Жан Ануй - Томас Бекет [=Бекет, или Честь Божья]
Бекет (улыбается). Эстетика?
Король. Эстетика! Всегда эстетика?
Бекет. Да, государь.
Король (ударяя девицу по заду). А это разве не эстетика? Есть люди, которые приходят в экстаз в церкви! А это ведь тоже недурно… Ты только посмотри, какие формы… (Так естественно, будто предлагает леденец.) Хочешь ее?
Бекет (улыбаясь). Дела, государь!
Король (угрюмо, как нерадивый ученик). Ладно! Дела. Я тебя слушаю. Садись.
Бекет непринужденно садится подле него. Между ними — девица, она ошеломлена.
Бекет. Неважные новости, государь!
Король (беспечно). Новости никогда не бывают хорошими! Это старая истина. Жизнь состоит из одних трудностей. Целые поколения философов, конечно не схоластов, уверяют, что секрет — а он существует — в том, чтобы не придавать трудностям никакого значения. В конечном счете, они пожрут друг друга, а ты по-прежнему окажешься через десяток лет цел и невредим. Э, все образуется…
Бекет. Конечно. Но кое-как. Государь, когда вы играете в мяч или в крикет, вы разве рассчитываете на то, что это как-нибудь образуется? Ждете, пока мяч сам ударится о ракетку? Разве думаете: «Все равно попадет»?
Король. Позволь, позволь! Ты же о серьезных вещах говоришь. Партия в мяч — это же очень важно, это меня развлекает.
Бекет. А если я вам скажу, что управлять государством так же занимательно, как играть в крикет? Как вы решаете: отдадим мяч другим или же попробуем отыграть очко, как два хороших английских игрока?
Король (в нем проснулся спортивный азарт). Очко, черт возьми, очко! На поле я лезу из кожи вон, падаю, ломаю кости, даже при необходимости плутую, но очко в жизни не упущу.
Бекет. А-а! Вот из очков-то и составляется счет! С тех пор как мы пришли на материк и я сопоставляю сообщения из Лондона, меня поражает одно: в Англии выросла сила, способная конкурировать с вашей, государь. Это духовенство.
Король. Но мы же добились своего, они платят налог! Это уже кое-что!
Бекет. Это просто небольшая сумма денег. Они знают, что всегда можно успокоить королей с помощью небольшой суммы денег. Но это люди, весьма искушенные в подобных делах, они умеют правой рукой вернуть себе то, что отдали левой. Это — шулерский прием, они прибегают к нему уже в течение многих веков.
Король (девице). Слушай, моя перепелочка, и учись! Мессир говорит умные вещи.
Бекет (в тон королю, легкомысленно). Маленькая французская перепелочка, лучше ты научи нас. Что предпочтешь ты, когда выйдешь замуж, — если ты выйдешь, несмотря на прорехи в своем целомудрии, — самой быть хозяйкой в доме или чтобы у тебя хозяйничал деревенский священник?
Король (немного задет; внезапно встает на колени в постели, набрасывая пуховик на испуганную девицу). Поговорим серьезно, Бекет. Я знаю, что священники вечно строят козни. Но я также знаю, что могу их раздавить в любую минуту.
Бекет. Давайте говорить серьезно, ваше величество. Если вы их не раздавите немедленно, то через пять лет в Англии будут два короля — архиепископ примас Кентерберийский и вы. А через десять лет будет один.
Король (немного озадачен). И это… буду… не я?
Бекет (холодно). Боюсь, что не вы.
Король (внезапно кричит). Нет, это буду я, Бекет! Плантагенеты своего не отдадут! По коням! По коням, Бекет, во славу Англии! Вперед на верующих! Хоть раз пусть будет иначе!..
Пуховик неожиданно приподнимается. Из-под него высовывается девица, растрепанная, багровая.
Девица (жалобно). Я задыхаюсь, мессир.
Король (удивленно смотрит, он забыл о ней, хохочет). Что ты здесь делаешь? Ты шпионка духовенства? Проваливай! Одевайся и иди домой. Дай ей золотой, Томас.
Девица (забирает свое платье, прикрываясь им). Мессир, вернуться мне сюда сегодня вечером?
Король (раздраженно). Да. Нет. Не знаю! Сейчас занимаются архиепископом, а не тобой! Проваливай!
Девица скрывается в глубине палатки.
(Кричит.) По коням, Томас! Я своими крепкими кулаками, ты своей умной башкой, мы поработаем с тобой во славу Англии!.. (С внезапной тревогой, другим тоном.) Подожди минуту. Я не уверен, что найду опять такую — эта знает толк в любовных делах. (Отходит к задней стенке палатки и кричит.) Приходи сегодня вечером, мой ангел! Я тебя обожаю! У тебя самые красивые глазки на свете! (Возвращается, доверительно Бекету.) Если хочешь получить удовольствие, нужно всегда им это говорить, даже когда платишь. Это тоже высокая политика! (Неожиданно его охватывает ребяческий страх перед священниками.) А что скажет бог обо всем этом? Ведь они его епископы.
Бекет (легкомысленно). Мы уже не дети. Вы прекрасно знаете, что с богом всегда можно договориться… на этом свете. Одевайтесь быстрее, государь! Мы вступаем в город в восемь часов, а он ждет нас для «Te Deum» в своем соборе в четверть десятого. Его легко успокоить небольшими знаками внимания.
Король (смотрит на него с восхищением). Ну и каналья! (Ласково обнимает его.) Я люблю тебя, Томас! Если бы мой первый министр нагонял на меня скуку, я бы не решился ни на что!
Бекет (освобождается с некоторым раздражением, чего король не замечает). Быстрее, государь! Мы опоздаем.
Король (спешит). Я буду готов сию минуту. Бриться надо?
Бекет (улыбается). После двух дней сражений лучше бы побриться.
Король. Столько хлопот ради побежденных французов! Я иной раз думаю: не слишком ли ты утончен, Томас. (Выходит.)
Бекет закрывает за ним палатку, и тут же два солдата вводят монашка со связанными руками.
Бекет. Кто он такой?
Солдат. Ваша милость, это монашек, которого мы схватили. Он бродил вокруг лагеря. У него оказался под платьем нож. Мы ведем его к прево.
Бекет. Нож у тебя?
Солдат протягивает ему нож.
(Смотрит на нож, потом на монашка.) Ты француз?
Монашек. No, I am English. <Нет, я англичанин (англ.) >
Бекет. Откуда?
Монашек (бросает мрачно, как оскорбление). Hastings.
Бекет (весело). Вот как! (Солдату.) Оставь его здесь. Я сам его допрошу.
Солдат. Ваша милость, он буйный, отбивался, как дьявол. Нам вчетвером пришлось на него навалиться, чтобы отнять нож и связать ему руки. Он сержанта ранил. Мы хотели его сразу прикончить, да сержант решил, что, может быть, он чего знает. Потому и ведет его к прево. (Пауза.) Уж больно он злобный…
Бекет (продолжает с любопытством разглядывать монашка). Хорошо. Отойдите немного.
Солдаты удаляются.
(Играя ножом, смотрит на монашка.) Для чего тебе это в монастыре?
Монашек. I cut my bread with it. <Чтобы резать хлеб (англ.) >
Бекет (спокойно). Говори по-французски, ты же хорошо говоришь по-французски.
Монашек (не удержавшись, кричит). How do you know it? <Откуда вы это знаете? (англ.) >
Бекет. Я хорошо знаю и саксонский и французский языки. И сразу узнаю, когда саксонец говорит на этих двух языках. Все меняет форму, дружок, даже саксонский язык. (Сухо.) В твоем положении лучше, чтобы тебя считали французом, а не саксонцем. Так будет для тебя лучше.
Монашек (не сразу). Я готов умереть.
Бекет (улыбается). Это потом. Признайся сначала, что это глупо. (Смотрит на нож, держа его кончиками пальцев.) Кому предназначалась эта кухонная принадлежность?
Монашек не отвечает.
Ведь этой штукой можно убить только один раз. Полагаю, что ты пустился в дорогу не ради простого нормандского солдата?
Монашек не отвечает.
(Еще суше.) Они будут пытать тебя, дружок. Не видел, как пытают? По должности мне случалось при этом присутствовать. Каждый надеется на силу своего духа. Но они чудовищно изобретательны, нашим ослам-медикам не мешало бы поучиться у них знанию анатомии. Поверь моему опыту: заговоришь, все говорят. Если я поручусь, что ты мне во всем признался, это облегчит твою участь. А это ценно.
